Буллинг: невидимое зло

О том, в чем сложность феномена буллинга и что важно знать, чтобы противостоять травле, рассказывает кандидат психологических наук Светлана Кривцова.

«К суицидам приводят не разорванные рубашки…»

Я начала работу по поиску способов противодействия буллингу 15 лет назад. Помню, как в первые годы безуспешно пыталась обратить внимание руководителей образования на этот феномен. Всякий раз мои собеседники кривились: «Что это за слово  такое — не русское. У нас есть понятие психологической безопасности, этого достаточно».

А теперь я наблюдаю крен в другую сторону. Я вижу, что буллингом называют любые конфликты, любые проявления детской агрессии.

В обществе наблюдается феномен буллингофобии. Родители очень боятся школьной травли. Даже когда мама сталкивается с ссадиной на руке или видит разорванный рукав, в родительских чатах может начаться истерика: «Моего ребенка травят!»

Поэтому педагогам надо быть более внимательными и наблюдательными. Но что мы обнаруживаем, когда начинаем учить педагогов распознавать буллинг? Мы видим, что существуют очень устойчивые стереотипы, которые мешают распознать травлю.

Расскажу о результатах двух исследований.

Первое исследование основано на методике, разработанной нашими коллегами из Ирландии и адаптированной нами для России. Каждому учителю предлагается 10 ситуаций. Шесть из них связаны с неприятными ситуациями, не относящимися к буллингу, и четыре — с буллингом. 

Мы увидели, что наши учителя, так же как их ирландские и американские коллеги, попадают в одни и те же ловушки. Они относятся всерьез только к ситуациям физического насилия и причинения ребенку физического ущерба (ссадины, кровь, разорванная одежда) и абсолютно недооценивают роль психологической травли. Тогда как многие исследования показывают, что к суициду приводят не разорванные рубашки и не украденный портфель. К суициду приводит публичное унижение, когда человека позорят, заставляют потерять лицо. Подростков больно ранит распространение сплетен, унижающих достоинство, а самое страшное — это публичный бойкот, когда весь класс отворачивается от ребенка и он остается в одиночестве. К сожалению, к такого рода проявлениям буллинга учителя нечувствительны.

А ведь буллеры нередко действуют исподтишка, в форме провокаций. Жертва сопротивляется и оказывается в поле зрения учителя, который видит в этом ребенке нарушителя дисциплины. А найти настоящего зачинщика трудно, потому что провокация была спланирована каким-то «серым кардиналом» из числа учеников.  

Второе исследование мы провели в Московской области на большой выборке среди седьмых классов и ПТУ. Тогда нам стало понятно, что пока дети не поймут, что такое буллинг и как к нему относится школьная администрация, проведение опросов будет чревато искажением реальности.

На вопрос «применяли ли к тебе действия буллинга?» ребята отвечают: «да, применяли». Но на вопрос «как часто?» пишут: «никогда». На вопрос «сколько человек?» следует ответ: «никто». Такое противоречие делает протокол негодным к обсчету.

Из 20 тысяч заполненных протоколов мы смогли отобрать всего несколько сотен. Но даже небольшое количество годных для изучения протоколов показывает, что в школах Московской области втрое больше случаев жестокого буллинга, чем в образовательных учреждениях Австрии или Германии. Втрое больше детей, чем в Европе, признались, что были инициаторами травли.

Почему так? Я вижу причины в том, что эти дети не понимают, как относится к буллингу администрация школы. Буллеры не чувствуют, что своим поведением они нарушают главную школьную заповедь, и за это их следовало бы отчислять. По закону справедливости из школы должен уйти буллер. У нас же нередко из школы забирают жертву.

С чего начинается травля?

В чем сложность буллинга? Диссертации о буллинге, которые я рецензирую, на сто процентов посвящены исследованию жертв. Их авторы утверждают: если в классе есть жертва домашнего насилия, ребенок с дурными привычками, с чудачествами — о, в этом классе будет травля!

Но давно известно, что потенциальной жертвой является любой ученик, в том числе уверенный в себе. Совершенно не обязательно, что в классе будет травля, если в нем просто учится одна или несколько белых ворон.

Буллинг начнется, когда среди детей появится буллер. Если в класс пришел буллер, он находит себе жертву даже среди детей вполне благополучных, ничем особо не выделяющихся на фоне сверстников.

Некоторые из жертв, с которыми я беседовала, стали даже министрами образования. Они мне рассказывали, что их буллили только потому, что они были хорошие, светлые дети.

Кто такой буллер?

Буллерами становятся ребята с нарциссическим или диссоциальным личностным расстройством.  

Эта патология формируется в дошкольном возрасте. При всем многообразии разновидностей у нее есть общий знаменатель: хронически низкая самоценность и неспособность ее укреплять, решая жизненные задачи и конфликты обычным, социально приемлемым способом, потому что у этого ребенка возник страх перед конфликтом.

Дефицит самоценности буллеры научились заполнять, унижая других людей. Это манипулятивная практика. Возможно, эти дети испытали ее на себе, потому что такими же буллерами были их родители.

Буллеры возвышаются, наступая на головы и на души других людей. Пока они это делают, они себя чувствуют высокоценными. Но без этого они испытывают подсасывающий голод — дефицит самоценности.

Говорят, что дьявол мечтает о том, чтобы люди думали, что его нет. То же самое с буллингом. Это очень хитрый социально-психологический феномен. Здесь черное может представляться белым и наоборот.

Моя практика супервизии показывает, что буллеры могут быть манипулятивными, артистичными, изворотливыми.

Однажды психолог после беседы с таким ребенком призналась: «Он буллер, но я вышла из разговора с ним в уверенности, что он — жертва, а его очень хитроумно подставил тот ребенок, которого все считали жертвой». Вернуть ее к реальности смог только участковый, который предъявил протоколы, где были зафиксированы этапы конфликта.

Дети-буллеры могут вас запутать. Это двуликие Янусы. Они могут быть очень вежливыми. Могут, как никто другой, говорить то, что вы хотите услышать. Могут плакать и смотреть в глаза проникновеннейшим взглядом. Мало кто из открытых, доверчивых взрослых людей не купится на такую манипуляцию.

Нарциссическое расстройство — самое тяжелое; оно наименее проникаемо для коррекции. Буллерам нужна серьезная психотерапевтическая помощь.

В 1980-е и 1990-е годы в американской педагогике выделялись огромные средства на то, чтобы научить буллеров правильно общаться. Но это не сработало. Единственный адекватный подход к пониманию буллинга — клинический.

Отличительные признаки

Как же отличать буллинг от конфликтов и других явлений. В чем разница? 

• Во время конфликта страдают обе стороны. В буллинге страдает один, а другой наслаждается.

• При буллинге у обидчика и жертвы нет равенства сил: ни психологически, ни физически, ни количественно.

• Это зло, наносимое жертве не реже раза в неделю на протяжении месяца и дольше.

Самое страшное, что делает буллер, — меняет атмосферу в классе. Микроклимат класса становится атмосферой равнодушных детей. С каждым новым актом травли, который совершается без внимания учителей, все больше детей переходит на сторону агрессора. Почему? Потому что дети не выносят слабости и бессилия. Они начитают раздражаться на жертву, которая не может ответить. Так раскручивается спираль буллинга. Все больше учащихся проходят через опыт свидетелей, которые видят нечто отвратительное и ничего не могут сделать. Формируется обученная беспомощность, перепутываются представления о хорошем и плохом, происходит идентификация себя с агрессором.

«Мы на стороне сильного» — это малоизученный в нашей стране феномен, который воспроизводится в ситуации школьного буллинга.

Как не дать буллингу развиться?

Известно, что буллинг появляется, в том числе в школах, где ведется систематическая работа по противодействию травле. Но в таких школах этот феномен не развивается.

Наша цель не в том, чтобы буллинг никогда не появился. Это невозможно. Цель — не дать буллингу развиться. Неважно, в какой стране, с каким уровнем культуры или образования у родителей, в богатой или бедной школе, с умными или не очень детьми, но буллинг прорастает на любом, самом ухоженном газоне. И задача хорошего учителя та же, что у садовника: срывать эти сорные одуванчики, пока они не заполонили все поле. Но это очень трудно сделать в одиночку.

Как же быть? Создавать сообщество, объединенное общими принципами, взращивать культуру, в которой буллинг считается неприемлемым.

Помнится, я как-то спросила у своей итальянской коллеги: «Удается вам переделать своих буллеров? Ведь это невозможно без психотерапии». Она ответила: «Переделать их не можем, но они в нашей школе знают, что ведут себя неправильно. А они трусы».

Буллинг в школе — это вызов не какому-то ребенку или учителю, а школе как организации. И поэтому противопоставить буллингу можно только сплоченность неравнодушных. Ответственность за буллинг лежит не на одном классном руководителе, не на одном психологе и даже не на директоре, хотя, конечно, директор отвечает за это. Ответственность за буллинг лежит на школе как организации. В борьбу с этим явлением должны вовлекаться все: и дети, и взрослые.

Школьным руководителям, которые хотели бы создать такое сплоченное сообщество в своей школе, я рекомендую две книги: мою книгу «Буллинг в школе vs сплоченность неравнодушных» и книгу, написанную в соавторстве с Аллой Шапкиной и Натальей Дятко «Антибуллинг. Дополнительная общеразвивающая программа по профилактике буллинга для учащихся 11–13 лет».

P. S. Подробнее о способах противодействия буллингу читайте в другом материале Светланы Кривцовой, который так и называется «Как противостоять буллингу». Этот материал опубликован в интерактивном пособии «Развитие образовательной организации».