Столкновение с реалиями современной школы приводит к оттоку кадров

1040

Ленская Елена Анатольевна

Ленская Елена Анатольевна
Опубликовано 15 марта 2022

Регулярные изменения, происходящие в школе сегодня, раздражают очень многих. Часто можно услышать от педагогов: «Нам некогда работать — все время пытаемся успеть за этими переменами». Так когда и в чем перемены в образовании — к лучшему, а когда стоит критически подходить к новым указаниям сверху? Попробуем разобраться вместе с Еленой Ленской, кандидатом педагогических наук, руководителем Центра изучения образовательной политики МВШСН.


— В последнее время мы видим, как школы живут в состоянии бесконечных и бесконтрольных изменений. И им приходится подстраиваться под эти перемены. В результате школы поделились на три категории, по моим наблюдениям. Первая категория — это школы, которые за этими изменениями не успевают или успевают частично, пытаются подстраиваться, как-то выживать в этих условиях. И часто у них это получается, даже показывают неплохие результаты. Но им это дается с таким трудом, с такими усилиями, что по ним видно: они уже выгорели. И что с этим делать, они не знают.

Вторая категория школ — это те, которые все успевают, все схватывают на лету, у них все получается. Но что стоит за этим успехом, как им это дается, знает только директор и педколлектив, который в этом никогда не признается.

Есть еще третья категория школ, которые не успевают за этими изменениями уже давно и уже не особенно стремятся успеть. Они на свой страх и риск живут по своему выстроенному вполне логичному и, главное, работающему формату. Да, эти изменения существуют… Но директор в первую очередь понимает, что, если он будет изо всех сил стремиться им соответствовать, он «загонит» и себя, и коллектив.

Как вы считаете, какая из этих трех моделей в долгосрочной перспективе наиболее жизнеспособна?

— Вопрос в том, что меняется. Если исходить из того, что меняются установки, спускаемые сверху, то, конечно, правы представители третьей модели. Но есть еще объективные вещи, требующие перемен, и если на них не обращать внимания, то это вызовет уже недовольство не только начальства, но и родителей. В связи с пандемией случилось то, чего на самом деле мы хотели уже давно: процесс обучения неожиданно стал наблюдаемым, причем и для администрации, и для родителей. Педагогов это тревожит, но в этом есть большой ресурс. Почему я говорю «то, о чем мы мечтали раньше»? Нам давно хотелось, чтобы у нас в классе появились хотя бы ассистенты учителя, потому что когда в классе двое взрослых, то уже нельзя пускать учебный процесс совсем на самотек, заниматься исключительно текучкой, приходится оглядываться на вот этого второго, который рядом с тобой в классе. Но если уже и родители имеют возможность посмотреть, как происходит обучение, то это в каком-то смысле еще лучше. Многие родители внезапно обнаружили, например, как плохо некоторые задачи формулируются в учебниках.

Раньше об этом говорили только учителя, а теперь уже и родители на их стороне, которые говорят: есть некоторые учебники, которые безнадежно устарели. Они же в том числе замечают и то, как монотонно организованы некоторые уроки, как учителя начали защищаться от детей, обрушивая на них тонны домашней работы. Честно говоря, они и раньше так делали, особенно не очень опытные учителя, или очень загруженные учителя которым некогда думать про то, как лучше выстроить свой урок. Поэтому они старались переложить часть ответственности за обучение на детей и их родителей. Теперь это стало видно. Поэтому совсем не меняться в связи с тем, что случилось, уже невозможно. Поэтому те школы, которые будут идти в фарватере всех этих перемен, скорее выиграют.

Lenskaya.jpg

Елена Ленская

Хотя, когда школу заставляют меняться только потому, что наверху начальство так захотело — и руководителям школ непонятно, зачем это делается, будет ли от этого польза или нет, школы правы — это игнорируя. Мне очень нравится, что в одной из ранних версий британских требований к начинающему учителю было такое: критически относиться к предлагаемым инновациям. У нас же считается, что если что-то предложили, то нужно взять под козырек и делать.

Я сейчас не на примере школ скажу, а на примере детских садиков. У меня много студентов, которые учатся на программе «Управление дошкольным образованием», и я каждый раз поражаюсь тому, что часто то, что им велят затевать, они и затевают. Например, инженерные детские садики! Ну это полный бред! Осуществлять профессионализацию в дошкольном возрасте — это просто неумно, потому что дети имеют право передумать, даже когда они уже окончили школу. Мы для этого программу Liberal Arts (Cвободных искусств) в своем университете устроили, именно для тех, кто еще до конца не определился, но более-менее понимает, что хотел бы работать в гуманитарной сфере. А те, кто слепо следует указаниям начальства, может сказать: ну инженерные садики так инженерные садики. И так говорят очень часто. И вкладывают ресурсы в создание этих самых инженерных садиков.

Школы тоже этим грешат и иногда следуют за какими-то изменениями, не обязательно осмысленными тем самым начальством, которое их предлагает. Слово красивое услышали и предложили: а давайте, школы, поработаем в этом направлении?

Наблюдаемость, о которой я говорила и которая очень для меня важна, причина, из-за которой можно говорить, что развитие некоторых школ по второй модели очень и очень перспективно.

Вообще, на наших глазах поменялась целая цивилизация, как мне кажется. То, как живут сегодня наши дети, сильно отличается от того, как жила я, например. Их жизнь стала совсем другой. Они проводят много времени в виртуальном мире, знакомятся и дружат в интернете, и не ориентироваться на это — нелепо.
Еще одно большое начинание, где школы могут пойти по пути предлагаемых изменений, а могут воздержаться, —это инклюзия. Еще в 1990 году мы подписали Джомтьенскую конвенцию об образовании для всех и договорились о том, что будем всячески поддерживать инклюзию. Но чем мы фактически ограничились? Тем, что научились худо-бедно оказывать какие-то дополнительные услуги детям с ограниченными возможностями здоровья, во всем полагаясь на мнение специалистов, которые до сих пор определяют, где учиться ребенку. А это значит, что мы до сих пор живем по медицинской модели инклюзии.

Медицинская модель как выглядит? У ребенка есть проблемы с обучением, нам, педагогам, надо озаботиться этими проблемами, желательно привлечь еще и медиков и решить эти проблемы. В этом случае решение, куда ребенку идти учиться, принимают в основном медики, и чаще всего он оказывается в спецшколе. Сейчас везде более распространена социальная модель инклюзии, которая исходит из дополнительных потребностей ребенка. Какими бы они ни были. Проблемы со здоровьем, проблемы с тем, что дома он говорит на другом языке, а не на том языке, на котором его учат в школе, проблемы, связанные с тем, что он переехал и из одной культуры в другую… Или он принадлежит к какому-то национальному меньшинству, которое всю жизнь училось в невыигрышных условиях, например наше цыганское население, на которое мало обращают внимания.

Однако наша образовательная политика нацелена пока только на детей с ОВЗ. Поэтому что делают школы? Они строят пандусы, которые, как правило, либо разваливаются сразу, либо всем мешают — в том числе и тем, кто должен ими пользоваться, вывешивают таблички со шрифтом Брайля, до которых слепым детям дотянуться невозможно… А самое главное, научить педагогов работать с такими детьми — этому их по-прежнему не учат. И если в школу попадают такие дети, то их стараются обучать в строгом соответствии с медицинской моделью или говорят: этот ребенок у нас учиться не может, условия для него не соответствуют, поэтому мы его отправляем на домашнее обучение. А это обычно значит, что ребенка вообще лишают возможности учиться полноценно.
Поэтому школа, которая всерьез возьмется что-то кардинально поменять в этом подходе, — это замечательная школа, она формально выполнит требования, которые перед ней поставлены, но при этом отнесется к этим требованиям гораздо более ответственно, чем большинство.

— Как изменился педагог за последние лет 5, даже если не брать во внимание пандемию? Что меняется в профессии учителя, в его подходах к работе с детьми, по вашим наблюдениям?

— К сожалению, очень мало что меняется. Я продолжу на примере инклюзии.
Вы знаете, какая печальная штука? Мы участвовали в большом исследовании, которое проводило ЮНЕСКО в 30 странах Восточной Европы, Средней Азии и вплоть до Монголии. Это были все бывшие советские республики. Что там изменилось? Надо сказать, что во многих странах молодые учителя, которые приходят в школу, умеют справляться с проблемами инклюзии гораздо лучше, чем их пожилые коллеги. Потому что их этому уже научили. У нас картина ровно обратная. То есть как не учили этому в педагогических вузах, так и продолжают не учить.

Педагоги не умеют, а иногда и не хотят работать с детьми с ОВЗ, а что касается мультикультурных классов, то здесь в России картина еще хуже. Потому что Евросоюз стремится научить педагогов работать с мигрантами.
А у нас — и мы это обнаружили еще раньше — учителя даже не всегда замечают, что в их классах есть дети-мигранты, как и детей из бедных семей. Они вообще не отличают детей из семей с более-менее нормальным уровнем дохода от тех, кто живет в бедности. Может быть, отчасти это происходит потому, что у нас школы в принципе более выровнены по контингенту. То есть если это слабая школа, то там учатся дети из бедных, социально неблагополучных семей. Если элитная, то там — все из относительно обеспеченных.

Так что изменения происходят, но не в лучшую сторону. Недавно у нас была дискуссия на ОТР по поводу того, что у нас не хватает около 100 тысяч учителей в стране. Цифра вообще-то очень большая. Но кто тогда взял их нагрузку? Оставшиеся учителя! И это значит, что чем дальше, тем больше будет нагрузка на каждого учителя. Да и зарплаты маленькие. Учителя, в общем, уже согласны брать дополнительную нагрузку. Но там, где высокие показатели — есть страны, которые в PISA, в других исследованиях, дают высокие показатели ,— там практически везде нагрузка у учителей значительно меньше. Размер класса, правда, может быть разный, но нагрузка точно меньше. Вот в Финляндии 18 часов — это считается нормальной нагрузкой. Мало того, там, где даже нагрузка чуть-чуть повыше, еще и существует огромное количество пособий в помощь учителю.

У нас учитель почти ничем не оснащен, он со своими трудностями справляется сам. Зато диссертаций у нас море разливанное. Теории полно, а практических разработок нет. Пришел в класс ребенок-аутист, что ты с ним делать будешь? Есть где-нибудь справочник, чтобы посмотреть, как надо организовать работу с этим ребенком? У тебя ребенок не осваивает такие-то и такие-то разделы математики — что в этом случае можно предложить, как с этим справляться?

В очень многих странах, особенно в Сингапуре, существует масса пособий практически по каждому поводу. И в библиотеке учитель может легко их взять и посмотреть, что делать в каком случае, если у них возникло то или иное затруднение. Я бы, честно говоря, запретила писать диссертацию по педагогике, пока соискатель не создаст какое-то очень конкретное и полезное пособие для учителя, которое бы объясняло, как решать те или иные задачи, проблемы.. Ко мне часто с этим вопросом обращаются замечательные ребята из проекта «Учитель для России», которые работают в сельских школах в очень тяжелых условиях, подготовку получают практически на марше — они уже преподают и одновременно получают подготовку. Но на очень многие их практические вопросы ответа нет. Потому что не существует таких пособий и разработок.

Мне кажется, что раньше учителей готовили лучше. Я вспоминаю свой собственный класс, я училась в обычной школе первые три года, и наша учительница вытащила всех с нулевого уровня. В первом классе я была единственная в классе, кто бегло читал. Было еще два или три ребенка, которые как-то читали. Остальные читать не умели. К концу четвертого класса читали все, ну не скажу, что все с идеальной скоростью и с идеальным проникновением в содержание, но наша учительница довела всех до уровня, после которого они могли продолжать учиться в средней школе. Самая обычная учительница, не лауреат никаких премий и т. д. И заметьте, тогда это считалось нормальным — научить читать в первом классе.

Не так давно мы исследовали школы, которые, несмотря на тяжелые социальные условия, показывают высокие результаты. И мы обратили внимание, что директора школ, которые в таких же условиях таких результатов не показывают, очень часто жалуются: вот пришли дети, сами понимаете, что с ними делать, они все не умеют читать. В первом-то классе! Ну, здравствуйте, а кто сказал, что они обязаны уметь читать в первом классе?

Вы должны научить их читать!

В «Фейсбуке» недавно была дискуссия на тему того, что директора жалуются на детей, что у тех низкая мотивация и они не любят учиться. Опять-таки у меня вопрос: а кто должен формировать эту мотивацию и сделать так, чтобы детям захотелось прийти в школу? Это не очень просто, согласна. И опять-таки на это нужно время. А если мы будем продолжать нагружать учителя по 36 часов, а то и по 40 часов — таких случаев полно, — он не успеет ничего. Дай бог ему хотя бы формально пройти программу. Подчеркиваю: формально — потому что у подавляющего большинства его учеников знаний не будет.

— Cегодня меняются подходы не только к мотивации детей к обучению, но и педагогов к работе. Можно ли сравнивать виды мотиваций 20–30 лет назад и сейчас? И как это повлияло на работу педагогов?

— С одной стороны, я вижу конкурс, который существует в проекте «Учитель для России», — это люди, которые не получили педагогическое образование, но они хотят себя попробовать в этой области. Они хотят прийти в школу и там поработать, причем еще и с трудными детьми. И думаю, что в ближайшее время за счет этого конкурса мы дефицит в эти 100 тысяч учителей и закроем. Это не решит всей проблемы, потому что некоторые из этих учителей, проработав два года, уходят либо в более благополучные школы, к сожалению, либо вообще возвращаются в свою исходную профессию.

Тем не менее сказать, что люди перестали хотеть быть учителями, нельзя. А недавно, по-моему, в одном из номеров «Вопросов образования» была статья коллеги из США, которая там живет, но исследование проводила в России. Мы предполагали, что, если сделать так, чтобы в педагогических вузах было как можно больше практических занятий, это будет мотивировать учителей оставаться в школе. Исследование показало, что происходит ровно обратное. Когда учителя сталкиваются с реалиями школы лоб в лоб, многие из них решают, что это не для них.

Отчасти это происходит потому, что эта практика чудовищно плохо организована и нет на самом деле опытных учителей или учителей, которые сами недавно этот путь прошли, которые могли бы помочь начинающему учителю адаптироваться без грозных окриков и указаний сверху. Но исследование меня поразило: эта тенденция —столкновение со школой — приводило к оттоку кадров.

— Чья это задача — мотивировать педагогов? Школы или государства? Или пединститута?

— Я думаю, что и тех, и других, и третьих.
Во-первых, педвуз должен хорошо понимать, к какого рода работе они готовят учителей. Во многих странах существует то, что у нас называется профессиональным стандартом учителя, там тоже он есть. Но там он описан как абсолютно минимальные требования, которые должен обеспечить педагогический вуз. И педагогический вуз берет это описание и проверяет потом у своих выпускников, сформировались или не сформировались те умения, которые там описаны.
А мы при составлении стандарта минимальных требований описывать не умеем. Задаем требования с таким избытком, что ни один вуз их сформировать не возьмется. А это значит, что педвузы не будут обращать на такие требования никакого внимания.

Во-вторых, конечно, директор тоже должен думать про мотивацию педагога. Сейчас много стали говорить, и слава богу, про то, что у школы есть две задачи: дать академические знания и обеспечить благополучие ребенка. Так, чтобы он чувствовал себя членом социума. Сначала в школе, а потом был бы готов к жизни в социуме, в обществе. Но дело в том, что благополучие учителя для этого тоже надо обеспечивать. В этой связи опять-таки обращусь к своей любимой программе «Учитель для России». Они ж не зря посылают в школу не одного учителя, а сразу нескольких. Тогда эти ребята хотя бы могут друг друга поддержать и создать ощущение несколько большего благополучия, хотя, конечно, первые месяцы у них у всех паника от столкновения с суровой реальностью, как их ни готовь. То есть школа — да, безусловно, тоже отвечает.

В-третьих, государство должно перестать валить на учителя все что только можно и заявлять все новые и новые к нему требования. Сколько мы говорим про навыки XXI века? Чудесные навыки, очень важно их формировать! Но где пособия, которые учат, как это делать? А говорим мы про это уже без малого 30 лет. Тем не менее в принципе вредный директор может сказать: ну, покажи, как у тебя дети владеют критическим мышлением? Не можешь? Очень плохо, а в стандарте это написано. Поэтому не защищаем мы учителя и благополучию его не способствуем.

— Все-таки последнее время наметилась тенденция к тому, что молодые люди идут работать в школу. И они хорошо владеют современными технологиями, у них социальные сети, дети тоже в социальных сетях, они там между собой общаются. Дистанция сократилась между учителем и ребенком за последнее время — это понятно. Но с сокращением этой дистанции появились и различного рода риски…

— На самом деле ИКТ и социальные сети — это еще один аспект бóльшей наблюдаемости. Раньше никто отношения между учителем и ребенком не наблюдал, кроме их самих и остальных детей класса. Сейчас, во-первых, дети уже в состоянии записать, сфотографировать — что они и делают очень часто — происходящее в классе. С одной стороны, они таким образом борются за свои права и нельзя у них этого отнять. С другой стороны, как мы знаем, происходит и травля учителей, друг друга.
Но и общество тоже с таким пристальным интересом наблюдает за жизнью учителей через соцсети, что иной раз им уже и жить не хочется — они в постоянном страхе сделать что-то не так. И все, что происходит с точки зрения каких-то членов общества не так, тут же становится предметом широкого обсуждения. Поэтому да, здесь дистанция с детьми сократилась, а это и хорошо, и плохо.

С одной стороны, у детей появились возможности, которых раньше не было. Появились возможности общаться с учителем по неформальным поводам, но их не так легко использовать, у учителей времени на это просто физически нет. Поэтому некоторое панибратство, которое возникает в сетях и на которое тоже, как правило, жалуются, связано с нехваткой времени. Ребенок что-то написал, учитель быстренько ответил какими-то избитыми фразочками из лексикона социальных сетей, родители возмущаются. Конечно, раньше так учитель с ребенком не общался.
Но мне кажется, что это может стать предметом договоренности в профессиональном сообществе.

— Что сегодня может помешать педагогу быть инициативным, выходить за рамки, не бояться творческой, профессиональной свободы в общении с детьми в первую очередь?

— Воспитание учителя. Он же тоже рос в каком-то климате? В какой-то культуре. Очень часто учителям кажется, особенно тем, кто уже в возрасте, что то, как учили их, и есть правильный способ. У нас не случайно все возвращаются к опыту Советского Союза. Хотя все уже забыли, какой это был опыт на самом деле. Но поскольку мы тогда были молодыми, то кажется, что трава была зеленее, небо голубее, и все вообще было замечательно. То же самое и с обстановкой в школе. Я на днях пересмотрела фильм «Доживем до понедельника». Замечательный фильм. Но сколько ж там того, что сейчас назовут буллингом. Помните, как там учительница девочке говорит: «Ой ты, золотце мое самоварное!» И это была норма, никто не удивлялся и не обижался.

Сегодня мы эту норму изжили, но традиции, которые мы впитали, хотим мы того или не хотим, к сожалению, продолжаем транслировать на наших учеников. Отчасти еще потому, что нас не проблематизировали по этому поводу. Ну не было такого в нашем советском образовании, когда проводили бы тренинги с будущими учителями или всерьез обсуждали проблемы взаимоотношений между учителями и детьми. Я до сих пор сталкиваюсь с тем, что те, кто к нам приходит на магистерскую подготовку, это люди, которые уже руководят учебными заведениями. И для них многие такие вещи — откровение: «А так что, нельзя сказать ребенку, оказывается?» В педвузах их этому не учат, и их предыдущий опыт этого не отражал. И очень часто и головы не хватает.

Вообще, человеку очень не хочется меняться. Потому что это значит — выходить из зоны комфорта. Поэтому если никто на этом не настаивает, и условия к тому не располагают, и времени не хватает, то ничего и не происходит, а становится только хуже.

— Как меняются взаимоотношения школы и родителей в последнее время? Ведь явно меняются?

— Меняются. Тут я, пожалуй, два аспекта упомяну. То, что школа стала более прозрачной, очень повлияло на отношения с родителями. С одной стороны, умные родители захотели помочь, как-то и подстроиться, и стать опорой. С другой стороны, учителя стали закрываться и требовать, чтобы родители не присутствовали на онлайн-уроках и т. д. Они испугались этой прозрачности. Ну не было никогда, а тут вот, пожалуйста.

С другой стороны, в нашей школе, на мой взгляд, ответственность всегда перекладывали на родителей. В начальных классах иногда от родителей фактически ожидается, что они будут сидеть и делать с детьми уроки. И еще им дают поручения, которые дети без них просто не выполнят. Вот у нас, я помню, целая кафедра занималась тем, что помогала девочке одной из наших сотрудниц выполнить домашнее задание, которое заключалось в том, что она должна была сделать видеофильм о своем любимом городе. И это во втором классе!

При этом никто не спрашивал, а есть ли видеокамера у ребенка, а есть ли у него возможность ездить по городу безопасно и т. д. И кстати, это не какая-нибудь там мелкая частная лавочка была, а серьезная, хорошая школа. И это сплошь и рядом.

Мои внуки учились в британской школе на Кипре. Сын там работал по контракту, поэтому возможностей сравнить у меня было очень много. Когда мы поначалу туда пришли — старший еще не очень владел английским языком, не любил его, кстати, до этого, поэтому надо было как-то решать эту проблему — и мы спрашивали в школе, что мы должны делать для того, чтобы помочь детям? А нам жестко сказали: ничего. Если вы можете с ним дома говорить на английском языке — ради бога, это ваше право. Но сидеть и делать с ним уроки вы не должны ни в коем случае, потому что иначе мы не будем знать, что умеет сам ребенок.

У нас, в России, — пожалуйста. У нас даже всячески ругают родителей за то, что они не доглядели, не доделали и т. д. И детский инфантилизм оттуда и появляется — ребенок за себя не отвечает очень долго. За него отвечают родители, причем и в мелочах тоже. Так видит школа.

За рубежом учитель — это профессия с большой буквы и, если он хочет сохранить себя в профессии, он должен учить, а не рассчитывать, что кто-то за него это сделает. У нас — и это самое страшное, на мой взгляд, что происходит в результате такой установки школы, — депрофессионализация.

Во-первых, мы продолжаем отбирать детей в школы, проводить вступительные конкурсы, экзамены. В Англии это тоже происходит. Да, там есть частные школы, довольно много, может быть, даже больший процент, чем у нас. Но существует договоренность: от частные школы имеют право отбирать — да, государственные школы —категорически нет. Это норма, которую нарушать ни в коем случае нельзя. У нас скрытый отбор есть почти во всех мало-мальски приличных школах. Потому что учителям хочется работать с детьми, которые уже прошли программу до того, как они к ним в класс пришли.

Во-вторых, вот чему бы нам поучиться у европейских стран! У них же очень много мигрантов, и давно уже дети мигрантов учатся в европейских школах. У них очень четкая политика относительно того, как помогать этим детям, для которых язык обучения не родной. Они будут находиться в дополнительном классе, бесплатно, кстати сказать, где их будут учить языку. И как только их уровень владения языком станет нормальным, эти уроки закончатся и они будут продолжать учиться как равные с остальными.

У нас таких дополнительных занятий почему-то до сих пор нет. У многих теперь уже в классе почти половина детей из семей мигрантов, и хорошие учителя начинают искать, кто же им поможет, как справляться с проблемами, если они у них возникли… И вот тут государство, извините, ничего не делает для того, чтобы по-настоящему облегчить жизнь учителей.
 
— 17–19 марта в Москве в МВШСН пройдет ежегодная конференция «Тенденции развития образования». Будут ли какие-то мероприятия/выступления, посвященные именно изменениям в школьной среде, работе учителей?

— Да, конечно будут. Школьной среде и роли детей в ее формировании будет посвящен круглый стол. Будем обсуждать право учителя на выбор траектории профессионального развития право на образование: уязвимые группы и способы обеспечения их инклюзии, право на благополучие и чем оно обеспечено, проблемы буллинга и многое другое. О свободной школе для свободного общества расскажет великий Шалва Александрович Амонашвили. Кроме того, у нас выступят А.Г. Асмолов, О.Е. Лебедев, В.А. Болотов, И.Д. Фрумин, Е.В. Терентьев, К.М. Ушаков, К.Н. Поливанова и многие другие, а также известные зарубежные ученые.


Интервью провела Екатерина Терешатова

Хотите быть в курсе новых публикаций?

Подписывайтесь на рассылку от Директории

Нажимая на кнопку, вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь с политикой конфиденциальности

Спасибо! Данные успешно отправлены.

Произошла ошибка при отправке формы попробуйте позже.

блог / Материалы от экспертов и практиков

Образование для человека или?..

Все мы хотим, чтобы наши дети жили счастливо и смогли состояться в жизни. И вроде бы в этом детям может помочь образование. Почему же внимание педагогов редко концентрируется на жизненном пути учеников? Почему главной целью образования не стало познание каждым ребенком самого себя, осмысление своего настоящего и будущего? Нет ли здесь парадокса, который говорит о фундаментальной слабости сложившегося подхода к выстраиванию содержания образования?

С этих вопросов начался наш разговор с кандидатом педагогических наук, заслуженным учителем России, депутатом Законодательного собрания Республики Карелия Эмилией Слабуновой.

238

блог / Материалы от экспертов и практиков

Семь методик для профессионального развития учителей

Какие методики профессионального развития педагогов вы знаете? Многие слышали о наставничеcтве, кураторской методике, Lesson Study. А еще?

Предлагаем вашему вниманию материал с описанием сути семи моделей организации профессионального роста.

444

блог / Материалы от экспертов и практиков

Самооценку можно выработать как привычку

Технология формирующего оценивания позволяет выработать у ребенка привычку смотреть на себя со стороны и максимально объективно оценивать уровень своих учебных умений. Об инструментах развития навыка самооценивания и самоконтроля рассказывает кандидат педагогических наук, научный руководитель магистерской программы Межфакультетской кафедры образовательных систем и педагогических технологий ФГАОУ ВО МГИМО МИД России Марина Пинская. Предлагаем вашему вниманию первую часть материала, где рассказывается о применении  карты самоотчета для развития умения самостоятельно оценивать свою работу и свой вклад в групповой проект.

608

блог / Материалы от экспертов и практиков

Исследование, с которого началась перезагрузка школьного коллектива

Что предпринять молодому руководителю в коллективе, где педагоги показывают стабильно высокие результаты и не считают нужным осваивать новые методики? Остановка в развитии чревата проблемами в будущем. Значит нужна перезагрузка, но каким образом ее осуществить?

844

блог / Материалы от экспертов и практиков

Как исключить манипулятивные воздействия из профессионального общения?

Руководителю образовательной организации приходится много общаться с педагогами, с заместителями, с учащимися и их родителями. Если руководитель хочет всегда получать положительный результат от коммуникации (в которой неизбежно встречаются конфликты и манипуляции), ему необходимо научиться четко выстраивать как логику, так и речевые формы коммуникации. В этом может помочь знание пирамиды логических уровней Р. Дилтса.

805

блог / Материалы от экспертов и практиков

Для чего проводятся развивающие беседы с учителями?

Когда в России начинается разговор о развивающих беседах, первая реакция многих директоров школ: «А, мы это знаем! Мы это всегда делали». Но так ли это? На самом деле для большинства школьных руководителей развивающая беседа – это переворот привычной пирамиды, при которой на встречах с педагогами больше говорит директор. В отличие от таких традиционных встреч на развивающей беседе 80% времени говорит учитель.

Зачем и как проводятся развивающие беседы? На этот вопрос отвечает публикация доктора психологических наук, заведующего кафедрой психологии Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования Сергея Шингаева. Предлагаем вашему вниманию первую часть этой публикации, где рассказывается о задачах, которые решает развивающая беседа, как к ней подготовиться, с чего начинается и чем заканчивается разговор.

933